Неточные совпадения
— Не то еще услышите,
Как
до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней
заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку
пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
Он спал на голой земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться на пожарном сеновале; вместо подушки клал под головы́ камень; вставал с
зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку
до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда
до обоняния их доходил запах ее;
ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
От
зари до зари люди неутомимо преследовали задачу разрушения собственных жилищ, а на ночь укрывались в устроенных на выгоне бараках, куда
было свезено и обывательское имущество.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы
до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по
зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Дарья Александровна по совету Левина выехала
до зари. Дорога
была хороша, коляска покойна, лошади бежали весело, и на козлах, кроме кучера, сидел конторщик вместо лакея, посланный Левиным для безопасности. Дарья Александровна задремала и проснулась, только подъезжая уже к постоялому двору, где надо
было переменять лошадей.
С ним из окна в окно жил в хижине бедняк
Сапожник, но такой певун и весельчак,
Что с утренней
зари и
до обеда,
С обеда
до́-ночи без умолку
поётИ богачу заснуть никак он не даёт.
Но между ними
есть одна,
до которой не касается человек, которую не топчет животное: одни птицы садятся на нее и
поют на
заре.
«Молодые люди
до этого не охотники», — твердил он ей (нечего говорить, каков
был в тот день обед: Тимофеич собственною персоной скакал на утренней
заре за какою-то особенною черкасскою говядиной; староста ездил в другую сторону за налимами, ершами и раками; за одни грибы бабы получили сорок две копейки медью); но глаза Арины Власьевны, неотступно обращенные на Базарова, выражали не одну преданность и нежность: в них виднелась и грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор.
— Ну, поздравляю, сострил! — одобрительно произнес Бердников, и лягушечьи губы его раздвинулись широкой улыбкой. — Закаты хороши в октябре. И утренние
зори. Я ведь
до сорока лет охотник
был, одиннадцать медведей извел…
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам. На другой стороне неба занималась
заря. Утро
было холодное. В термометре ртуть опустилась
до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный лес стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
— Знать, от дому отбился, — заметил Павел. — Теперь
будет лететь, покуда на что наткнется, и где ткнет, там и ночует
до зари.
В жену мою
до того въелись все привычки старой девицы — Бетховен, ночные прогулки, резеда, переписка с друзьями, альбомы и прочее, — что ко всякому другому образу жизни, особенно к жизни хозяйки дома, она никак привыкнуть не могла; а между тем смешно же замужней женщине томиться безыменной тоской и
петь по вечерам «Не буди ты ее на
заре».
Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго
было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось
до первого лепета,
до первых шорохов и шелестов утра,
до первых росинок
зари.
Вот раз ночью… уж и
до зари недалеко… а мне не спится: соловей в саду таково удивительно
поет сладко!..
Он опять зарылся в свой пуховик, а на другое утро, когда пришли будить меня, его уж не
было в комнате. Он уехал
до зари.
Кануны править,
Да бражничать, веснянки
петь, кругами
Ходить всю ночь с
зари и
до зари, —
Одна у них забота.
Были ли в ее жизни горести, кроме тех, которые временно причинила смерть ее мужа и дочери, — я не знаю. Во всяком случае, старость ее можно
было уподобить тихому сиянию вечерней
зари, когда солнце уже окончательно скрылось за пределы горизонта и на западе светится чуть-чуть видный отблеск его лучей, а вдали плавают облака, прообразующие соленья, варенья, моченья и всякие гарниры, — тоже игравшие в ее жизни немаловажную роль. Прозвище «сластены» осталось за ней
до конца.
— Хорошенько, хорошенько перетряси сено! — говорил Григорий Григорьевич своему лакею. — Тут сено такое гадкое, что, того и гляди, как-нибудь попадет сучок. Позвольте, милостивый государь, пожелать спокойной ночи! Завтра уже не увидимся: я выезжаю
до зари. Ваш жид
будет шабашовать, потому что завтра суббота, и потому вам нечего вставать рано. Не забудьте же моей просьбы; и знать вас не хочу, когда не приедете в село Хортыще.
Решительно нет ничего; но я сам, рассуждающий теперь так спокойно и благоразумно, очень помню, что в старые годы страстно любил стрельбу в узерк и, несмотря на беспрерывный ненастный дождь, от которого часто сырел на полке порох, несмотря на проклятые вспышки (ружья
были тогда с кремнями), которые приводили меня в отчаяние, целые дни, правда очень короткие, от
зари до зари, не
пивши, не
евши, мокрый
до костей, десятки верст исхаживал за побелевшими зайцами… то же делали и другие.
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с логова, то в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь
до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом
ест, потом опять резвится, жирует, снова
ест и уже на
заре отправляется на логово, которое у него бывает по большей части в разных местах, кроме особенных исключений; сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух
До четырех), то
есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится на логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает другое.
Я имел двух таких собак, которые, пробыв со мной на охоте от
зари до зари, пробежав около сотни верст и воротясь домой усталые, голодные, едва стоящие на ногах, никогда не ложились отдыхать, не
ели и не спали без меня; даже заснув в моем присутствии, они сейчас просыпались, если я выходил в другую комнату, как бы я ни старался сделать это тихо.
Он по справедливости боится и зверя и птицы, и только ночью или по утренним и вечерним
зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова; ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он бегает,
ест и жирует, то
есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет
до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
—
Будут,
будут, — подхватил чиновник, — к вечеру
до зари еще
будут!
Домик, в котором жил Палач, точно замер
до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни
заря отправился в шахту. Караул
был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже
был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
Госпожа
была ей также радошна, принялась ее расспрашивать про батюшку родимого, про сестриц своих старшиих и про всю свою прислугу девичью, опосля того принялась сама рассказывать, что с нею в это время приключилося; так и не спали они
до белой
зари.
— Сейчас давайте пятнадцать рублей. Если не дадите,
буду стучать и кричать
до зари; я у вас раму выбью.
— Женщина, например, тетка, у меня
была, безмужняя, вдова. Муж у ней, значит, помер, скончался. А ребят полна изба. Встанет, бывало,
до свету божьего, — где еще зорька не теплится… А летняя-то
зоря, сама знаешь, какая! Бьется, бедная, бьется с ребятами, а где же управиться… За другими-те и не
поспеет.
Приедет дежурный: «Где караульный офицер?» — «Пошел в острог арестантов считать, казармы запирать», — ответ прямой, и оправдание прямое. Таким образом, караульные офицеры каждый вечер в продолжение всего праздника позволяли театр и не запирали казарм вплоть
до вечерней
зари. Арестанты и прежде знали, что от караула не
будет препятствия, и
были покойны.
В рождественский праздник сделано
было исключение: не запирали
до самой вечерней
зари.
— Утром
будет у вас
до зари.
Это
была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и
до того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не снимая, от
зари до зари.
И должно
быть, около каждого дома — садик, а на краю села у выезда — корчма с приветливым американским жидом, где по вечерам гудит бас, тонко подпевает скрипка и слышен в весенние теплые вечера топот и песни
до ранней
зари, — как
было когда-то в старые годы в Лозищах.
Исполинские дома в шесть и семь этажей ютились внизу, под мостом, по берегу; фабричные трубы не могли достать
до моста своим дымом. Он повис над водой, с берега на берег, и огромные пароходы пробегали под ним, как ничтожные лодочки, потому что это самый большой мост во всем божьем свете… Это
было направо, а налево уже совсем близко высилась фигура женщины, — и во лбу ее, еще споря с последними лучами угасавшей в небе
зари, загоралась золотая диадема, и венок огоньков светился в высоко поднятой руке…
Напрасно предводители кричали: «На слом, на слом, атаманы молодцы!» Приступу не
было; визг продолжался
до зари, и бунтовщики разошлись, ропща на Пугачева, обещавшего им, что при взрыве колокольни на крепость упадет каменный град и передавит весь гарнизон.
Настоящий охотник необходимо должен
быть очень бодр и очень деятелен; раннее вставанье, часто
до утренней
зари, перенесенье полдневного зноя или сырой и холодной погоды, неутомимое внимание во время самого уженья, приискиванье удобных мест, для чего иногда надо много их перепробовать, много исходить, много изъездить на лодке: все это вместе не по вкусу ленивому человеку.
— Вы шутите, — сказал он, щуря глаза. — Таким господам, как вы и ваш помощник Никита, нет никакого дела
до будущего, но можете
быть уверены, милостивый государь, настанут лучшие времена! Пусть я выражаюсь пошло, смейтесь, но воссияет
заря новой жизни, восторжествует правда, и — на нашей улице
будет праздник! Я не дождусь, издохну, но зато чьи-нибудь правнуки дождутся. Приветствую их от всей души и радуюсь, радуюсь за них! Вперед! Помогай вам бог, друзья!
Старик шибко крепковат
был на деньги, завязывал их, как говорится, в семь узлов; недаром, как видели мы в свое время, откладывал он день ото дня, девять лет кряду, постройку новой избы, несмотря на просьбы жены и собственное убеждение, что старая изба того и смотри повалится всем на голову; недаром считал он каждый грош, клал двойчатки в кошель, соблюдал строжайший порядок в доме, не любил бражничества и на семидесятом году неутомимо работал от
зари до зари, чтобы только не нанимать лишнего батрака.
Новая хозяйка Акима
была самая задорная, назойливая и беспокойная баба; по уверению соседок, она
ела и «полоскала» своего работника с ранней утренней
зари вплоть
до поздних петухов.
Он не выходил из нее
до следующего дня: большую часть ночи он просидел за столом, писал и рвал написанное…
Заря уже занималась, когда он окончил свою работу, — то
было письмо к Ирине.
Изорин сначала вынимал из поднесенного портсигара папироски «
Заря», два десятка которых купил в городе, а потом где-то в деревне раздобыл махорку и
до самого Кирсанова искуривал уцелевшую в кармане какую-то роль, затягиваясь с наслаждением «собачьей ножкой», и
напевал вполголоса: «Allons enfants de la patrie», благо в глухой степи некому запретить ни «Марсельезу» якобинцу, ни дворянскую фуражку сыну деревенского портного.
Надо
было удостовериться в этом собственными глазами. К часам, ржавеющим в утробе земли, я, конечно, чувствовал полнейшее равнодушие; но не позволить же другому воспользоваться ими! А потому на следующий же день я, снова поднявшись
до зари и вооружившись ножом, отправился в сад, отыскал намеченное место под яблоней, принялся рыть и, вырывши чуть не аршинную яму, должен
был убедиться, что часы пропали, что кто-то их достал, вытащил, украл!
Оправку старых снопов и прибавку новых сделать на другой день; а если опять тетерева
будут сидеть неподалеку, то сделать все это рано поутру, то
есть на
заре,
до их вылета, или поздно вечером, когда они сядут на ночевку.
Наконец, когда мы разочли, что поклажа наша, согласно словам комиссионера, должна
была прибыть в Штетин, мы, в свою очередь, тронулись в путь. Надо правду сказать, этот путь, при тогдашних дилижансах да еще под дождем по грязному шоссе, представлял мало привлекательного. Из Штетина
до Свинемюнде мы доехали на речном прусском пароходе под звуки весьма плохого оркестра, пилившего в угоду русским путешественникам Варламовское «На
заре ты ее не буди…».
Поздно вечером мы добрались
до Фокшан, прошли через неосвещенный безмолвный и пыльный городок и вышли куда-то в поле. Не
было видно ни зги, кое-как поставили батальоны, и измученные люди уснули как убитые; никто почти не захотел
есть приготовленного «обеда». Солдатская еда всегда «обед», случится ли она ранним утром, днем или ночью. Целую ночь подтягивались отсталые. На
заре мы опять выступили, утешаясь тем, что через переход
будет дневка.
Сын. Напротив того, мой отец, кроме
зари, никогда не маливался. Он, сказывают,
до женитьбы не верил, что и черт
есть; однако, женяся на моей матушке, скоро поверил, что нечистый дух экзистирует.
— Я? Я другое дело, — какой вы, право! Если вы пятидесятилетний, так уж он, наверно, шестидесятилетний; тут нужна логика, батюшка! И знаете, прежде, давно уже, я
был чистый славянофил по убеждениям, но теперь мы ждем
зари с запада… Ну,
до свидания; хорошо, что столкнулся с вами не заходя; не зайду, не просите, некогда!..
Утром рано
до зари переправлялся он на снятых с петель сарайных воротищах через Орлик (лодки здесь не
было) и с бутылками за необъятным недром шнырял из лачужки в лачужку, чтобы промочить из скляницы засохшие уста умирающих или поставить мелом крест на двери, если драма жизни здесь уже кончилась и занавесь смерти закрылась над последним из актеров.
Я рад. Останься
до утра
Под сенью нашего шатра
Или пробудь у нас и доле,
Как ты захочешь. Я готов
С тобой делить и хлеб и кров.
Будь наш, привыкни к нашей доле,
Бродящей бедности и воле;
А завтра с утренней
зарейВ одной телеге мы поедем;
Примись за промысел любой:
Железо куй иль песни
пойИ села обходи с медведем.
Но природа нимало не пленяла деревенской девочки; неведомо приятное чувство, под влиянием которого находилась она,
было в ней совершенно безотчетно. Случайно ли избрала она себе эту точку зрения, лучшую по всей окрестности, или инстинктивно почувствовала обаятельную ее прелесть — неизвестно; дело в том, что она постоянно просиживала тут с рассвета
до зари.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю:
есть на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней
заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и
до века“».